Первый раз я познакомился с Люберцами, когда мне было лет двенадцать – в самом конце Рязанского проспекта жили наши близкие родственники, и однажды, когда я с родителями был у них в гостях, двоюродный брат и предложил:
Опубликовано - 11.12.21 в 15:00 время чтения ~ 8 минут
-Махнем в Люберцы за сладкой ватой?
Сладкая вата! Диковинное лакомство детства – огромный воздушный шар на палочке, его глотаешь, а он все не кончается…
-А там есть, что ли? - Спросил я. Дело в том, что в тогдашней Москве семидесятых годов прошлого века продавали это чудо далеко не везде. Если мне не изменяет память, то одна точка была в Парке Сокольники, вторая – в Парке Горького.
-А то ж! – Ответил родственник.
И мы, выцыганив у родителей, изрядно подобревших за праздничным столом рубль, отправились в экспедицию.
Рубль был железным. От станции метро «Ждановская» в Люберцы ходили автобусы. И где-то на Октябрьском проспекте – но вот в какой его части, уже не помню, возле автобусной остановки действительно стоял ларек с надписью «Сладкая вата».
О, нега! О, блаженство! О юности честное зерцало, полное надежды и огня! О, звериный оскал бытия!
Ларек был закрыт.
Мы потоптались возле него в нерешительности. Падал мелкий снежок – но увы, не сладкий.
-С какого района, пацанчики? – Раздалось над ухом.
Перед нами стояли три подростка. Старшему и самому рослому было на вид лет шестнадцать, самый мелкий был чуть постарше меня.
Я проглотил язык – на проспекте Вернадского, где я тогда жил, стычек со шпаной практически не было – по причине отсутствия таковой.
-С Рязанки,-хмуро ответил брат.
-С Рязааанки? Со старой, с новой?
Вопрос был непростой – два этих микрорайона враждовали.
-С новой…
-А кого с пацанов знаешь?
-Сидора. Лобзика. Митяя…
Пауза. Имена, видимо, что-то значили для подошедших.
-Ну, а ты? – Спросили меня.
Я молчал.
-Да сунуть ему, и все! – Подал голос мелкий.
И тут я заметил киноафишу – прямо на остановке. Там висела реклама фильма «Приключения желтого чемоданчика», уже год с успехом шедшего в кинотеатрах.
-А я …А я… А я – вот! В «Чемоданчике» снимался!
Опять повисла пауза, и она нехорошо затянулась.
-Ну, а за брехню сейчас оба огребете,- высказался третий, крепкий на вид.
И замахнулся.
-Постой-ка. – Вдруг сказал старший. – И кого ты там играл?
-Б…Болтуна…
Раздался общий хохот.
-А ну, изобрази чего-нибудь!
-Мне училка поставила три с плюсом, и сказала, что это – тоже самое, что четыре с минусом…-Скороговоркой начал я. – Так поставьте мне четыре с минусом!
Трое впились в меня глазами.
-А ведь похож…-Уронил третий.
-Точно, не врет. -Вынес вердикт старший.
И, хлопнув меня по плечу, сказал:
-Не дрейфь, пацанчик! Кто подойдет – говори Сокол пропуск дал!
Все расслабились, с плеч схлынула гора.
-А ваты давно уже нет…-Сказал мелкий, и шмыгнул носом. И они ушли, а мы остались.
И потом, купив два пломбира по сорок восемь копеек, вернулись домой.
Странная «Улыбка»
В начале девяностых на эфирные просторы вырвалась программа «Времечко», где я был ведущим буквально с самого начала. Времена были странные, если говорить мягко, и все кривые ухмылки, если не сказать «гримасы», попадали под огонь нашей критики. Репортеры и ведущие были сплошь молодые, бесстрашные, готовые ввязываться во всевозможные истории. Запомнился некий батюшка в окрестностях Люберец, в одном из сел – он разбил на погосте огород.
-А мне витамины нужны, я от Советской власти натерпелся и здоровье подорвал, - заявил он нам на камеру.
В самих же Люберцах мы обнаружили похоронное бюро с игривым названием «Улыбка» - еженедельно «Времечко» объявляло награду за самую лихую новость, и об этом бюро нам сообщили зрители.
Вообще, программа строилась отнюдь не на официозных новостях с телетайпных лент, а по сообщениям зрителей – которые, конечно, мы проверяли по мере возможностей.
-Здравствуйте. А почему вы так весело называетесь? – Спросил я, войдя в похоронное бюро где-то на окраине города.
Работала телекамера.
Девушка за столом подняла бровь и ответила:
-Так клиенту же приятно, если мы встречаем его с улыбкой!
И широко улыбнулась.
Перед ней сидели чьи-то заплаканные родственники. Кругом стояли венки с траурными лентами – «От друзей», «От товарищей по работе» и так далее.
-Вам это не кажется неуместным? – Спросили мы.
-Наоборот! Улыбка помогает жить!
Степень абсурда зашкаливала.
Мы вышли. К нам подошли два плечистых парня – охранники бюро.
-Вы чо тут?
-От улыбки станет всем светлей! – Громко ответил мой оператор.
-От улыбки в небе радуга зажжётся! – продолжил видеоинженер, бывший спецназовец и чемпион Восточной Европы по боксу.
-Поделись улыбкою своей – ну а мы к вам больше не вернемся! – Добавил я, и мы, быстро сев в редакционную машину, укатили.
Сюжет вышел этим же вечером. Наверное, это не самый жуткий оскал того времени, но очень показательный – в нем, как в зеркале, вся тогдашняя мораль.
Вернее, ее отсутствие – но, согласитесь, далеко не у всех, подавляющая часть населения сохранила в себе и благородство, и честь, и этикет.
Наше общество оказалось здоровее в моральном плане, и - где та «Улыбка»?
Смазало ее время, стерло, она растаяла.
Молчаливая любовь
В первые месяцы выходы программы «Времечко» мы объявили конкурс ведущих. Пришли сотни людей, несколько человек мы взяли для работы корреспондентами, и впоследствии пара человек стали настоящими звездами телевидения.
-Вы откуда? – Спросили мы высокую и скромную девушку, очень неброско одетую.
Она ответила:
-Я живу в Люберецком районе.
И больше о себе сообщить ничего не пожелала.
-Землячка,- отметил я, и сохранил ее телефон.
Что-то во мне шелохнулось – может, какая-то вселенская грусть в ее глазах запала мне в душу?
На работу ее не взяли.
Я позвонил через неделю.
-Встретимся?
-Давайте. – Она согласилась просто и спокойно, будто ждала.
Я не знаю о ней ничего – она упорно не желала о себе рассказывать. Я не знаю, кем она работала, где именно жила, где училась.
-Зачем тебе все это? – Спрашивала она, когда я приступал с расспросами.- Тебе без этого со мной что, плохо?
Я тогда снимал квартирку где-то на Севере Москвы.
Она звонила мне раз в неделю в Останкино.
-Встретимся?
-Давай,-соглашался я.
Если я был занят, она не обижалась.
Она ждала меня в метро на станции ВДНХ, на перроне ближе к выходу. Я иногда задерживался на вечерних эфирах – когда на полчаса, когда на час и более.
Она ни разу не упрекнула меня, ни словом не выразила своего неудовольствия.
Мы приезжали ко мне, и тараканы разбегались по мойке с грязной посудой.
Она начинала уборку и одновременно готовила ужин – из того, что было под рукой, и из того, что мне удавалось перехватить в останкинских буфетах в те голодные годы.
Странные отношения, встречи без радости – как по расписанию.
-Зачем тебе все это? – Спрашивал я.
-Тебе что, со мной плохо? – Неизменно отвечала она.
Я пытался ей помочь – она всегда отказывалась от денег. Единственное, что она приняла – я купил ей меховые варежки, заметив, как она прячет в рукава своего красного и немодного пальто озябшие руки.
Шло время. Квартира приобрела более цивилизованный вид, а моя подруга как молчала, так и молчала.
И на ее лице с правильными, тонкими чертами никогда не отражались никакие эмоции.
Что я помню еще?
Что она стягивала темные волосы в узел, что придавало ей сходство с тургеневскими девушками.
Что когда мне было плохо после гулянок, она сидела со мной ночь напролет и не ложилась спать.
И никогда ни о чем не просила, ни о чем не спрашивала, и не связывала меня ни словом, ни жестом.
Потом она ушла – наверное, почувствовав мое охлаждение.
Хотя я привык к ней, к тому, что она всегда рядом, всегда молчит и готова за мной следовать куда угодно.
Странно устроен человек – большинство мужчин мечтает о такой подруге, а мне хотелось большего.
Чего?
Огня, страстей?
Глупость все это, гораздо лучше покой и мир в душе.
И она ушла, и больше не появилась.
Прошло почти тридцать лет.
Я часто езжу мимо Люберец на дачу.
И каждый раз вспоминаю, думаю, гадаю – что это было?
И где здесь она живет?
И, может быть, это было что-то настоящее – без слов, клятв и страстей?
А позвонить мне некуда – я потерял ее телефон еще тогда, привыкнув к тому, что она звонила всегда сама.
Как правило, по средам или четвергам.
Почему – не спрашивайте…