Как, например, связаны Люберцы и Мухоршибирь? И где это место, если Люберцы, например, знают все? А как вообще всё и все связаны в этом мире? С годами начинаешь понимать – ничего не случается само по себе. Ни одна встреча на свете не является случайной, и все мы связаны тысячами невидимых, но вполне осязаемых нитей – только захоти увидеть, ощутить, понять.
Опубликовано - 13.02.22 в 13:00 время чтения ~ 10 минут
… Уже почти два месяца мы колесили в вагоне-телестудии по железным дорогам России. Побывали, например, на Ленских приисках Бодайбо, на Сахалине, на базе Дальней авиации под Благовещенском, поднимаясь в небо на стратегических бомбардировщиках с ядерным оружием на борту.
И вот – Улан -Удэ. Бурятия.
Наверное, только самый ленивый из попадающих сюда командированных не обмолвился по поводу огромной черного цвета головы Ленина, стоящей на главной площади. Поэтому промолчу.
А вот плакат «Требуйте горячие позы!», встреченный нами не раз на улицах, навел на грешные мысли.
Что делать – грешен человек…
- Это блюдо такое у нас,- сходу разочаровал таксист .- Типа чебуреков, что ли…
Мы ехали на рынок, на базар, как это место называют по всей России-матушке.
И сразу поразила туша осетра при входе. По смешной, по сравнению с Москвой, цене.
Базар был полупуст, и лишь несколько хозяек стояли в очереди к молочнице. Хотя у товарок ее по соседству в молочных рядах никто не приценивался.
-Дак это ж Лизавета!-Объяснили нам.
-И чо?-Подделываясь под местный говорок, не поняли мы.
-Да вы чо? С Мухоршибири ж она!
-Не, ну и чо?
-Чо, чо! Шибко горячо! Нету лучшей сметаны, чем у ей, вона чо…
-Тара есть?-Певуче спросила нас Лизавета, приятной широты и долготы блондинка лет сорока.-Эх, мушчины…Нате банку, потом занесете!
И отвесила нам литр.
Эх, Бурятия!
Здесь молоком считают то, что мы называем сливками. Сливками то, что у нас выдается за сметану. А сметаной…
Это нельзя описать. Это надо есть, столовыми ложками, пока к вечеру это не загустело, превращаясь в масло.
Мухоршибирь!
Мы приехали в это село староверов на следующий день. И знаю я с тех пор – если и есть рай на земле, други мои, то он – здесь, здесь, в осенней равнине, чуть приправленной горьковатыми дымами от сжигаемой листвы, близ таинственной реки Селенга, рядом с Шаралдаем, Хошун-Узуром, и в двух шагах от Харашибири!
Здесь воздух – пей всей грудью, здесь воля – гуляй, не хочу, здесь Лизавета, что глянет сочувственно, вздохнет тайком, и забудешь, горемыка, зачем и ходил по Земле, чего искал!
-Алкаши тут были сплошные,-вернул нас на почву мужичок возле ларька.-Даром, что староверами звались. А вот появилась новая женчина, и всех построила.
- Дак чо за женчина, отец?
- Дак председательша новая. Бой-баба. Так сказала:
- Кого пьяным в будни увижу – инвалидом сделается. Желающие попробовать имеются?
- И чо?
- Через плечо. Процветает ныне Мохоршибирь-то. Нету пьяных. Вспомнили, ага, што староверы. И товар дают честный, без обмана…
Мы ходили по твоим прямым улицам, Мухоршибирь. И чудились нам в легкой дымке осени ворота золотые да улицы, мощеные алмазами да яхонтами. И провожали нас задумчивыми взорами и золотой орел небесный, и вол, исполненный очей.
- Жениться тебе надо, паря, вона чо.-Сказала мне Лизавета.-Поди уж, за сорок?
- За сорок.
- Ну, дак и женись. Мало тебе женчин хороших? Гляди, опоздаешь…
И свело мне душу от правоты твоей, Лизавета.
Чего ищу, зачем брожу?
Вернусь – позвоню одной.
Из Люберец…
Фома неверующий с ТВ
-Вы, конечно, из-за ламы приехали?-Спросили нас официальные лица в Улан-Удэ.
-Из-за какого ламы?-Удивились мы.
-Как из-за какого? Итигэлова.
-Ни сном, ни духом…
-Ннуу…Тут у нас…Мировая сенсация, в общем. Нетленное тело ламы, похороненного семьдесят пять лет назад, обнаружилось.
-И?
-Нну…В общем, с нашей стороны комментариев не будет. Езжайте в Иволгинский дацан, там все и расскажут.
Иволгинский дацан, духовный центр буддистов Бурятии да и, пожалуй, всей России, находится от столицы республики недалеко. И осень, колдовская, необычная, бескрайняя, как просторы Монголии, что по соседству, опять приняла нас в свои объятия.
-Да. Это так,-сказали нам в буддистском монастыре.-Уже дней десять как это случилось.
-Но в это невозможно поверить…
-Поговорите с учеными. Нам с неверием сталкиваться не впервой.
-Поразительно, но это так,-сказали нам патологоанатомы, вручая официальные документы обследования тела.-Мы в своей работе ни с чем подобным никогда не сталкивались.
Запах морга, где происходила беседа, въелся здесь в одежду, и мы долго не могли от него избавиться.
Поразили глаза врачующих ушедших – абсолютно неживые.
-Смотри!-Шепнул мне оператор, глазами указав на стенгазету «К 8 марта!»
Там была нарисована красивая девушка-врач.
С такими же неживыми глазами…
-Да. Не знаем, как, но это – правда.-Сказали нам ученые в местном отделении Академии наук.-Как хотите, так и понимайте. Но даже одежда не истлела.
-Ом мани падме хум…Ом мани падме хум…Ом мани падме хум…
Молитва висела над входом в дацан, над равниной, чуть прикрытой от неба дымкой, над всей этой благословенной, таинственной, полной предчувствия чего-то небывалого и величественного, землей.
Вы знаете, как входят в буддистский храм? Нужно пройти вдоль вереницы крутящихся красных цилиндров, тронув каждый. Сколько раз они крутнутся – столько грехов с вас спишется.
Но нет здесь ни сумасшедших, вертящих барабаны, как белки, ни таких, надеюсь, грешников, которым, верти – не верти, ничего не поможет.
Тихо в дацане.
Дети молятся.
Люди.
Обычные люди.
-Сейчас проводятся с телом особые обряды, круглосуточно,-сказали нам монахи.-Читаются молитвы.
-Мы можем увидеть?
Монахи помедлили.
-Знаете…Можете. Но мы вам не советуем.
-Почему?
-Поймите. Вы – люди грешные. Все мы грешны, ходим по земле.
А он – чистый. Он святой.
-Но, уважаемые…-Сказал я. Я был у мощей христианских святых. Я видел плащаницу Христа в Турине. Меня допускали до гробниц великих мусульманских святых, и я молился Богу вместе с мусульманами. Буддисты нас не пустят?
Какая осень, Господи, твоя воля! Какая светлая грусть по всей Твоей земле, какая ширь и мощь, и воля, и тайна, и простота!
-Так-то оно так.-Ответили мне.-Мы не запрещаем. Но поймите, вам же может быть хуже. Вы – грешные. Он – чистый. Столкновение энергий. Несовместимость.
Все молчали.
-И еще. Видите ли…Он под стеклом. И стекло…Потеет.
-Что?!!!
-Вы не ослышались.
-Он дышит?!
-Похоже на то.
-Подождите! Он что, живой?!
Тишина.
Пауза.
И в конце ее, прямо на камеру:
-Да. Очень похоже.
Работала телекамера, фиксируя все. И потому, как нам просто объяснили монахи, что нельзя неподготовленному человеку приближаться к вновь обретенному святому, мы поверили.
Кассета с отснятым и смонтированным материалом улетела в Москву с рейсовым бортом, летчики прониклись важностью миссии.
В Домодедово кассету встречали администраторы канала.
Мы сели у телевизоров, с замиранием сердец ожидая выпуска вечерних новостей.
Ничего.
-Почему?!-Недоумевали мы.
И, кое-как скоротав ночь, стали смотреть утренние выпуски.
Ничего.
Ни полслова.
Я позвонил по спутниковому телефону главному начальнику канала, вероятно, его разбудив.
Впрочем, он вообще не отличался любовью к людям.
-А чего ты хочешь?-Буркнуло мне в ухо.-Вы же его не сняли? Самого-то?
-А вам что, мнения ученых мало? Патологоанатомов? Очевидцев? Нельзя к телу!
-Ну, а на нет – и суда нет. Нет сенсации.
-Пи-пи-пи,-запищала трубка. Отбой.
Бессилие владело нами.
Мы знали, что наш канал – отстойник, где в большинстве своём одни напыщенные псевдожурналисты, но ведь должно же быть хоть какое-то чутье, раз уж они работают в новостях!
Чутье было у других. Прошла информация по агентствам, и следующий месяц дацан осаждали толпы корреспондентов со всего мира.
Сюжеты не уходили из эфира ведущих телеканалов и радиостанций.
И через неделю, покряхтев, сквозь зубы пробурчав нечто невразумительное, служба новостей нашего горе-канала выдало в эфир и наш репортаж.
Кому он был уже нужен?
Мы вернулись в Москву.
С телевидения меня через полгода выгнали, дружески подпинывая ножками.
Лама Итигэлов вошел во все мировые энциклопедии, объяснения у ученых нет, просто – чудо.
Чудо, и все.
Если верить справочникам, тело ламы, семьдесят пять лет пролежавшее в соли, ежегодно прибавляет в весе.
И знаете что, други?
Я благодарен этим с канала.
Потому что есть нечто большее, чем сенсация – даже мировая, и точно более значимое, чем деньги главных премий.
Чем все деньги мира, слава и почет.
Я не преступил тот самый закон, о котором говорил Кант.
Моральный закон во мне.
А вы еще спрашиваете, какая связь между нами всеми, между Люберцами и Бурятией…
И да, благодарю, Лизавета, за пророчество.
Я женился.
Через месяц, как выгнали с ТВ.
Не выгнали бы – не решился.
Не рассмотрел бы, не почувствовал, не понял.
Ом мани падме хум.
-Что это?-Спросите вы.
Молитва сострадания ко всему живому.
Ом мани падме хум!
