На высоте подлинного искусства

Звучанием её удивительного голоса наслаждались миллионы людей. Пожалуй, в каждом доме, где вечерами и по праздникам заводили патефон или проигрыватель, обязательно была пластинка Эльмиры Жерздевой. Её необыкновенному голосу, который действительно льётся как ручей, было подвластно всё: оперные арии, эстрадные песни, старинные русские и цыганские романсы.



Опубликовано - 20.06.20 в 09:22 время чтения ~ 3 минуты



Около 20 лет назад певица уехала из столицы в Подмосковье, она живёт в доме своих родителей под Зеленоградом, занимается домашним хозяйством, выращивает помидоры и огурцы. На профессиональной деятельности Эльмира Сергеевна давно поставила точку: её последнее выступление состоялось в 2008 году на вечере памяти известного пианиста Давида Ашкенази, с которым она проработала долгие годы.


Когда в конце весны я позвонил Заслуженной артистке России по поводу интервью, она с удивлением спросила: «Думаете, меня ещё помнят? Если только по «Бременским музыкантам», наверное». Конечно, помнят! И любят.


Жерздевой рукоплескали не только зрители СССР и России, она покорила своим голосом жителей Канады, Японии, Польши, Румынии, Чехословакии и других стран мира.

 

- Эльмира Сергеевна, знаю, что у Вас за плечами нет музыкальной школы. Только знаменитая Мерзляковка, в которую сейчас-то попасть очень непросто, а не то что в 50-е годы… Как Вам удалось туда поступить?

- Сразу скажу, что мои родители никакого отношения к музыке не имели. Они работали в шахтах Подмосковного угольного бассейна, и моё детство прошло у бабушки с дедушкой в деревне Тульской области. Здесь неподалёку находились шахты, где и трудились родители. В середине сороковых мы переехали в Москву. Несколько раз меняли место жительства, пока отец не получил квартиру на 2-й Бауманской улице. Нашим соседом, к слову, был Лев Дуров.


Помню, когда нас, тогда ещё никому неизвестных молодых людей, представили друг другу, посмотрела я на него и подумала: маленький, хвастливый, говорливый – какой из этого замухрышки вырастет актёр? Но уже годами позже убедилась, что из него получился замечательный артист.


Да, я не училась в музыкальной школе, у меня был поставленный голос от природы. Уже с детства я пела в самодеятельности арии, которые разучивала, слушая по радио трансляции из Большого театра.


Когда моей маме в школе сказали, что «у вашей дочки хороший голос», ей посоветовали кому-нибудь меня показать. И мама, которая обожала творчество великой русской певицы Надежды Обуховой, написала ей письмо: «Москва. Большой театр. Народной артистке Н.А. Обуховой». Что вы думаете, – пришёл ответ. Надежда Андреевна посоветовала показать меня Иоанне Поляновской, её знакомой, которая преподавала в музыкальном училище при консерватории. Приехали мы с мамой на прослушивание. Исполнила арию Джильды из оперы «Риголетто» Дж. Верди, которую, кстати, я запомнила на слух. И Иоанна Александровна одобрительно кивнула. Так я поступила в это знаменитое музыкальное училище.


- Но ведь дальше была прямая дорога в консерваторию. Что Вас остановило?

- Не видела я себя на сцене оперного театра, мне почему-то казалось, что я недостаточно подготовлена, как драматическая актриса. Однако когда на голубых экранах показали запись арии Царицы ночи из оперы «Волшебная флейта» Моцарта (а я записала её с оркестром Московского музыкального театра имени К.С. Станиславского и В.И. Немировича-Данченко с первого дубля), из Ленинградского государственного академического театра оперы и балета имени С.М. Кирова прислали мне приглашение на прослушивание. Но я всегда была человеком домашним, далеко от родителей уезжать не хотела. Словом, комплексов было хоть отбавляй. И я не поехала.


- В 1962 году Вы стали дипломантом II Всероссийского конкурса артистов эстрады, проходившего в Москве. Репертуар у Вас был серьёзный, неужели с волнением не справились, из-за чего не смогли одержать победу?

- Вообще не понимаю, как и зачем я туда попала. (Улыбается). На конкурс я действительно представила абсолютно разные по жанру и характеру произведения: «Неаполитанскую тарантеллу» Россини, «Соловья» А. Алябьева и юмореску Людмилы Лядовой – это произведение вообще было технически очень сложным для исполнения. Выступила хорошо, но члены жюри разбились на два лагеря: одни считали меня классической оперной певицей, другие – эстрадной. В итоге победу одержал по-настоящему эстрадный артист Эдуард Хиль.


Но благодаря этому конкурсу меня стали занимать в хороших концертах – и в Колонном зале, и в филармонии, и в Театре эстрады.


- А откуда любовь к романсам?

- Во многом «виновата» встреча с одним из лучших аккомпаниаторов того времени Борисом Яковлевичем Мандрусом, до меня на протяжении многих лет он работал с Шульженко.



Когда попала в «Москонцерт», я часто участвовала в различных сборных концертах. И на одном из них, в Доме учёных, мы встретились с ним на сцене. Помню, я должна была исполнить «Неаполитанскую тарантеллу». Да, Мандрус – потрясающий музыкант, он создавал образ каждого романса, у него было невероятное чутьё на атмосферу романса, но импульсивные, темповые мелодии – не его конёк. И он мне говорит: «Эльмира, почему бы тебе не петь романсы?». «Есть в моём репертуаре музыкальные произведения Гурилёва, Булахова, в том числе «Колокольчики мои», «Нет, не люблю я вас», другие романсы, – отвечаю ему, – Хотя не могу сказать, что я живу этим жанром». «А ты слышала что-нибудь об эстрадной певице, исполнительнице русских и цыганских романсов Анастасии Вяльцевой?». Я только плечами пожала. Разумеется, и понятия я не имела, кто это, поскольку старинными романсами не увлекалась, считала, что это мещанство.


Через некоторое время мы встретились с Борисом Яковлевичем, он дал мне послушать несколько романсов в исполнении Вяльцевой. Я попробовала их исполнить, ему понравилась моя музыкальность, и Мандрус стал со мной заниматься. Вскоре мы сделали сольную программу, с которой сразу попали в Театр эстрады. Выступление прошло «на ура». И проработали мы с Борисом Яковлевичем рука об руку много творческих лет.


Кстати, когда мы только начинали вместе выступать, перед выходом на сцену он мне говорил: «Прежде чем открыть рот и запеть, прочитай текст. Подумай, каким тембром голоса каждое слово можно раскрасить. Ты должна быть не только певицей, но и живописцем».


А ещё в начале своей творческой карьеры я долгое время работала с замечательной артисткой и композитором Людмилой Лядовой. И благодарна ей за то, что она сумела меня немножко расшевелить. А то я так и стояла бы на сцене как истукан. Вспоминаю, когда я пела её польку, Людмила Алексеевна даже заставила меня в проигрыше приплясывать. (Смеётся). Она научила меня чувствовать зал, манере держаться на сцене.


Мне повезло с музыкальными наставниками, но, увы, рядом со мной не оказалось человека, который занимался бы моим продюсированием и раскруткой. Я же была бесхарактерная, закомплексованная и в чём-то даже инфантильная. Просто любила заниматься своим делом – творчеством. Но чтобы попросить что-то для себя, навязать своё выступление в концерте – это точно не про меня. Поэтому, наверное, и не смогла я себя всецело реализовать, и моя карьера получилась не такой, какой могла бы быть при другом стечении обстоятельств.


Я никогда не умела извлекать пользу из своего успеха. Прошёл концерт и прошёл. Вот так и моя жизнь потихоньку прошла. Сейчас сижу дома, и мало уже кто меня знает и помнит.


- Помнят, Эльмира Сергеевна, знают и очень любят. И не только по «Бременским музыкантам», кстати.

- С этим мультфильмом у меня связана вообще отдельная история. В конце шестидесятых годов в квартире раздаётся ночной телефонный звонок. Снимаю трубку, слышу голос Геннадия Гладкова: «У нас ЧП. На студию не приехала артистка. Сейчас за тобой пришлём машину, приезжай, будем записывать песню Принцессы для «Бременских музыкантов». Здесь почти нечего петь, ты быстро справишься». Таким образом, я абсолютно случайно оказалась на студии звукозаписи. И с поставленной задачей справилась за считанное время.



- Прошло уже больше 50 лет, а мультфильм по-прежнему пользуется огромной популярностью и у детей, и у взрослых. Если не ошибаюсь, то вместе с Гладковым Вы учились в музыкальном училище при Московской консерватории: он на теоретическом отделении, а Вы – на вокальном. По-прежнему общаетесь с Геннадием Игоревичем?

- Раньше иногда созванивались, сейчас нет. Я вообще как-то не умею поддерживать отношения с коллегами, у меня это никогда не получалось.


- После «Бременских музыкантов» и фильмов «Алло, Варшава!» и «Достояние республики» наверняка поступали предложения поработать в кино?

- С вокальными партиями нет. А вот как актрису приглашали всего один раз, предложив сыграть какую-то несчастную горбатую колхозницу. Решила отказаться. (Смеётся).


- Слышал, что Вы были дружны с Марком Бернесом. Это так?

- Просто в нужный момент стала для него «палочкой-выручалочкой». Когда Марк Наумович записывал на радио «Тёмную ночь», в последнем куплете нужно было спеть вокализ. Позвонил мне его музыкант, объяснил ситуацию: «Вы наша последняя надежда. Бернес уже забраковал шесть певиц. Выручайте. Но если, по его мнению, что-то опять пойдёт не так, пожалуйста, не обижайтесь». Приехала на радио. Марк Наумович отводит меня в сторону и открытым текстом говорит: «Эльмира, твой голос мне здесь совершенно не нужен. Это колыбельная, мать сидит у кроватки и хочет успокоить ребёнка. Поэтому ты должна петь практически шёпотом». Исполнила всё так, как он просил, Бернес остался доволен.

 


Богдан Колесников

Фото из архива

Нет комментариев
Добавить комментарий