Трабзон – город странный. Это не парадная и не пляжная Турция, это – старинный Трапезунд, где все – нараспашку, и все спрятано в маленьких и узких двориках, в глубине глаз в лучиках морщин.
Опубликовано - 16.01.22 в 17:20 время чтения ~ 12 минут
Я попал сюда морем из Сочи, на ржавом корыте, называемом «паром». Сутки в море – и вот она, Турция.
-Тебе помощь нужна? - Спроси меня коренастый турок, только я вышел из таможни. Или он спросил меня прямо у стойки?
-Какая помощь?
-Отель, машина, тряпки, развлечения…-Он подмигнул.
-Благодарю, я сам…
Через неделю, уезжая, я обращусь к нему – он не вылезал из порта. Обратный паром задерживался на сутки, и турок обязался заехать за мной в отель, когда начнется посадка, и провести без очереди.
Сколько это стоило? Ну, долларов пятнадцать…
Я ходил по улицам древнего портового города, и чувствовал себя веке в шестнадцатом. Крепость? Пушки, направленные в море? Вот они. Золото? Драгоценности? Здесь две торговые улицы - Золотая и Серебряная. Соответственно…
На Серебряной я купил перстень.
-Аквамарин! - Глядя мне прямо в глаза, сказал торговец.
-Иншалла! - Вздохнул продавец древностей, в чью лавку я заходил каждый день.- О, русские! Ты покупаешь какую-то дрянь за пятьдесят долларов, а на настоящую вещь жалеешь сто. Ну, семьдесят пять…Это же фирюзе!
Бирюза! У него в руках отсвечивала голубым настоящая старая иранская бирюза – камень воинов. Любой уважающий мужчина здесь, на Востоке, стремился носить бирюзу, вделав камень в рукоять кинжала или эфес сабли.
Бирюза!
Она хранит в бою и приносит удачу, она…
-Этим бусам много лет,-сказал торговец.-Бери…
И я, дурак, не взял. А тот перстенек с пластмассой вместо камня не выбросил до сих пор…
На третий день в порт пришел круизер с польскими туристами, и две тысячи пассажиров, алчущих развлечений и наживы, разбежались по Трабзону.
Их ждали, к встрече с ними готовились – турецкие сладости, дубленки и кожаные пиджаки вместе с пальто взлетели в цене на триста процентов. Торговцы на Золотой и Серебряной улицах радостно перевернули ценники, и то, что стоило сто, стало стоить двести пятьдесят. Что поделаешь? Скромность – украшение ювелира…
-Продажу сделала?- Спросила русская хозяйка магазина кожи и мехов забежавшую к вечеру русскую же подругу.
-Две!- Ответила та.
-По восемьсот?
-По семьсот. Нехай…
Речь шла о дубленках. Накануне их можно было купить за двести – триста. Впрочем, в Польше их продадут за тысячу…
Русских здесь около пяти тысяч. В основном – женщины. Жены местных. Со всего бывшего СССР. Особенно много с Кавказа и из Средней Азии – близкие религии.
Но полно и москвичек.
-Многие дурочки не понимают, что брак, заключенный в России, здесь не признается,- сказали мне.- И становится она служанкой где-нибудь в деревне.
-А назад?
-Позором считается. Да и паспорта часто не сохраняют – куда деваться…
Мы пили чай в холле отеля. Моя собеседница – негласная глава местной русской женской общины. Лет пятидесяти. Назовем ее Галиной.
-Да, это правда.- Подтвердили мне в консульстве.- Помогаем, конечно, но многие и не обращаются. Надеются на авось.
-Правда, турки детей не бросают,- продолжила Галина.- Не наши охламоны. О детях заботятся. А женщина…Она и есть женщина. Через десять лет неинтересна…
Жара давила снаружи, но кондиционеры обеспечивали прохладу.
-Икрам (угощение),-поставил на стол сладости портье.
«Икрам» вы услышите в любой лавке, как только зайдете. Вас усадят и угостят чаем. Восток! Дело хитрое и гостеприимное.
-Слушай,-говорю я Галине.-Но вас тут – пять тысяч! Сила! Вы хоть в Интернете сеть свою создайте!
-А это мысль! А то ведь все разобщены, носа высунуть боятся.
Пятница. После намаза некоторые местные отельчики, что не в центре города, набиты под завязку. Это «деловые», успешные господа из Стамбула, прибывают сюда на выходные. С дамами. Здесь не спросят - женаты, или нет. Сюда не заглянет супруга…
-Рахмат!- Поблагодарил я служку отеля.
-Чок гюзель! (Очень хорошо!)-Расплылся он в улыбке в ответ.
Черная Богородица
-Эфенди, такси…-Тихо позвали от стойки.
-Ты в монастырь? К Черной Богородице?
-Да.
-Окей,- сказала Галина.- Завтра дорасскажу. Есть одна история…
«Панагия Сумела» - монастырь в скалах, километров сто от Трабзона. Здесь долго хранилась икона работы апостола Луки. А в начале двадцатого века, во время известных событий, христиане отсюда ушли. Но сейчас отношения сглаживаются, и им иногда разрешают устраивать службы в древней святыне.
-Подожди меня,-говорю водителю.
-Якши, якши!
Километровый подъем. И я проклял свою глупость – зачем я тащу в рюкзаке три фотокамеры и кучу объективов?!
Туристы – в основном, турки. Но есть и европейцы – шумно восхищаются увиденным итальянцы.
А я как стоял, так и замер – повсюду фрески на стенах перечёркнуты пулеметными очередями, повсюду выколоты глаза кинжалами у святых…
И воздел руки к потолку и с изображением Богородицы переводчик – то ли в негодовании, то ли в молитве.
Монастырь основан в шестом веке. Сейчас, если верить ученым, век двадцать первый. Сколько же лет человеческой вражде?
Таксист покачал головой, увидев меня спустившимся с горы, и всю обратную дорогу мы молчали.
Потом он спросил разрешения поставить музыку, и что-то веселое загремело в машине.
-Ты читал Коран? - Удивился один мой новый знакомый в Трабзоне. - Ты, русский?
-Читал. И могу процитировать тебе мое любимое место из этой Книги.
-Любопытно…
-«Оставь их до времени в этом их водовороте…» Сура Аль Муминун. Аят пятьдесят четыре.
Рыжая женщина, где ты?! Отзовись!
-Ну, слушай. Так и быть, расскажу.- Встретила меня Галина наутро.
Чай, рахат-лукум, пахлава. Икрам!
-Была тут одна. Москвичка. С области, где-то рядом с Москвой. Красавица – глаз не оторвать! Рыжая, глазищи голубые, грудь, попа, высокая, талия осиная – все при ней! Влюбилась в местного парня. Ну, поженились. А семья его ее не взлюбила. Ну, не местная, чужая! Что уж тут…
Он тогда с семьей порвал. Видный сам парень, с перспективами. Ушли они, в Трабзон переехали – сам он не отсюда. Двое ребятишек. Души в ней не чаял, и она в нем – аж светились оба.
Семья нашла. И кого-то то ли подкупила. То ли что…В общем, пришел к нему один, и говорит:
-Ты что, канка (бро, чувак). Да она же «наташей» была! И сейчас гуляет!
Тот как будто умер на глазах.
А какой там «гуляет»! Она уже закрылась, в черном ходила, лицо прикрывала.
Короче, помучился он, взял детей – и в Стамбул.
Мы думали, она руки на себя наложит, всем миром ее спасали.
А потом…
Потом слух дошел – женился он, на ком семья рекомендовала. Да дети мачеху не приняли.
Она вернулась в Россию.
А он – год уж как прошел…Приезжал сюда со старшим.
Нашел меня, спрашивает:
-Где она?
-Что ты, милый…Ищи ветра в поле…Она не домой поехала, а куда – знать не знаю, адреса не оставила, писать не просила.
А ребеночек-то и говорит:
-Тетя! Я помню рыжую женщину…Где она?
Я пил чай, как водку – не дуя на горячее.
День валился за середину. Остро пахло рыбой и морепродуктами из бесчисленных харчевен и лавок.
-Ну, и вот…Короче, он теперь так и публикует в русских газетах объявления:
-Рыжая женщина! Отзовись…
…Я возвращался домой. Ржавое корыто плюхало по Черному морю. Пассажиры – или жирные бойкие бабы-челночницы, с визгом гулявшие и плясавшие в баре, или зашуганные турецкие крестьяне, которых везли на стройки за море, в трениках и тапках на босу ногу.
-Смотри, три доллар взял…За покушить…А что я кушил? Ничего не кушил…И брат…
Худой турок показал мне на бармена. Хлеб с подливой и бобы – вот весь их рацион от вора-хозяйчика.
На палубе молился на Восток, расстелив коврик, какой-то старик.
Я смотрел на легкую рябь, и давило мне грудь и голову – спроси, отчего…
Так чем же закончить?
А вот этим:
«Когда во время ночного плавания под веслами поднимаются искры – быть буре. И оттуда, где дельфины часто подпрыгивают над волнами, поднимется ветер, а еще оттуда, где разорванные облака открывают вид неба. Вот так мы поднялись на поверхность из пучины вод, где перо нашего рассказа подхватил ветер».
Гонорий Августодонский, «Об образе мира», 12 век.
