При освобождении территории Украины от немецко-фашистских захватчиков её жители встречали советских солдат в селах и городах не только традиционным гостеприимством, радушием и цветами, но и свойственным для них щедрым хлебосольством. Делились последним, что удалось уберечь от гитлеровских солдат. Все эти эпизоды военной жизни записал в своих фронтовых дневниках и воспоминаниях гвардии старшина 299-й Харьковской стрелковой дивизии наш земляк Георгий Николаевич Носов, которого не стало в 2000 году. Его материалы обобщили родные и сыновья ветерана, проживающие в Люберцах – Олег Георгиевич и Владимир Георгиевич Носовы, которые предоставили их редакции.
Опубликовано - 15.05.22 в 17:00 время чтения ~ 10 минут
После поражения под Харьковом фрицы с небольшими сдерживающими боями откатывались к Днепру. Запомнился небольшой город Валки, которым мы овладели 16 сентября после 45-минутной артподготовки и при содействии штурмовой авиации. Вступили в город к вечеру. Горящее здание библиотеки и сотни разбросанных книг. Среди них нашел в прекрасном дореволюционном издании томик поэм, сказок и стихов А.С. Пушкина, который сопровождал меня по дорогам войны.
Противник уже не мог организовать устойчивую оборону до самой Полтавы. Темп наступления усиливался и доходил до 20 км в сутки. На путях отступления враг оставлял зоны «выжженной земли», отбирая у населения продовольствие, поджигая дома селян, уничтожая больницы, клубы, школы, зернохранилища и мельницы… Легче приходилось жителям, села которых располагались подальше от зон боевых действий.
18 сентября. Близилась ночь. Комендант штаба дивизии отвел мне и моим спутникам дом для ночлега в одном из селений. Нас встретила радушная хозяйка: «Входите, гости дорогие! Будем вечеряти, борщ у меня добрый». За подол ее платья цеплялись два малыша четырех и шести лет, глядя на нас испуганными глазами. Когда же после ужина мы угостили их сахаром, отношения у нас наладились. Вспомнил своих двух сыновей, оставленных на попечение супруги. У хозяйки муж тоже был на фронте.
Утром снова вперед. На прощание, как мы не отказывались, хозяйка насыпала нам яблок в наши «сидры». От такого гостеприимства повеяло таким родным и близким.
Несмотря на то, что до Полтавы оставалось не более 85 км, наши передовые части только 20 сентября подошли к исходным рубежам для форсирования реки Ворскла. По дороге к Полтаве у обочин дорог валялось много трупов коров, которые уже начали разлагаться. Загадка скоро разъяснилась.
Как-то рано утром мы подошли к селу, на окраине которого в одном из дворов слышался громкий плач женщин и стоял гроб с покойником-стариком. Оказалось, что фашисты при отступлении забирали у селян коров, когда же наши части поджимали их, они их стреляли и бросали. Как рассказала хозяйка, ее старик просил на коленях фашиста не забирать корову, их единственную кормилицу, но тот тащил ее. Старик не отпускал, заупрямился. Тогда немец застрелил его и увел корову. Теперь она, горемычная хозяйка, осталась одна.
В ночь на 23 сентября наш 559-й саперный батальон вместе с полковыми саперами, заранее подготовив детали переправы через реку Ворскла, стал наводить ее. Рано утром, когда осталось только закрепить ее на противоположном берегу, фашисты обнаружили нас и открыли огонь. Несколько снарядов упали рядом с переправой. Ранены саперы Прохоров, Чернодед и Батутин, с которыми я воевал под Сталинградом. Наша артиллерия открыла мощный огонь по батареям противника, и они были подавлены.
Как прекрасно были написаны Пушкиным строки о Полтавской битве:
Горит восток зарею новой.
Уж на равнине, по холмам
Грохочут пушки. Дым багровый
Кругами всходит к небесам.
Переправа закончена, по ней устремились пехота и артиллерия. К 12 часам дня мы были уже в Полтаве. В центре города, на площади, на высоком постаменте установлен обелиск победы – золотой одноглавый орел, окруженный массивными цепями, созданный в 1805-1811 годах. Здесь состоялся митинг. Жители забрасывали нас цветами, обнимали, целовали. Радость охватила всех. Слышались восторженные крики: «Слава, слава русским освободителям! Ура!». Эхо столетней битвы за Полтаву в день 27 июля 1709 года, когда Петр I разбил Карла XII, как бы прозвучало сейчас…
И как писал Пушкин:
И битвы поле роковое
Гремит, пылает здесь и там,
Но явно счастье боевое
Служить уж начинает нам.
После митинга меня и товарища пригласила на обед семья преподавателей-пенсионеров. Когда шли к их домику, то видели еще дымящиеся здания, подожженные фашистскими факельщиками. Во время обеда с традиционным вкусным украинским борщом из соседнего дома послышалась фортепианная музыка и пение. На мой вопрос, кто это музицирует, хозяйка ответила: «Это, очевидно, Софья Николаевна Данилевская, правнучка Пушкина. Первый раз ее слышу. За эти годы пока были фашисты, она ни разу не пела».
Услышав, что в Полтаве живет правнучка Пушкина, я попросил хозяйку рассказать о ней, на что она охотно согласилась. И вот что я услышал: «Софья Николаевна еще в 1904 году окончила Полтавский женский институт и осенью того же года выдержала конкурс в Московскую консерваторию по классу вокала. Но из-за плохой славы общежития отец не пустил ее учиться в Москву. Тогда она окончила частное музыкальное училище в Полтаве, а затем, выйдя замуж за Данилевского, уехала с ним в село Олиферовка. В Полтаву Софья вернулась только в 1920 году. Выступала в хоре В. Свешникова, но из-за болезни горла покинула его в 1923 году. Имея опыт работы с детьми и любя их, поступила работать в детский сад. Там она писала для детей стихи, сочиняла к ним музыку. Чтобы каждый день, прожитый ребенком в детсаде, был для него памятным, она придумывала увлекательные игры. Во время войны детский сад был эвакуирован, но Софья Николаевна из-за большой семьи не сумела выехать. В тяжелых условиях оккупации она собрала 28 беспризорных детей и организовала нелегальный детский дом, где, несмотря на тяжелейшие условия жизни, с двумя помощницами на добровольные пожертвования сумела уберечь почти всех детей».
Поблагодарив хозяев за радушный прием и рассказ, который произвел неизгладимое впечатление, вернулись в дивизию. Несколько дней саперы занимались разминированием общественных зданий, жилых домов, улиц. Под влиянием пережитого у меня родились строки стихотворения «Полтава, 1943 год».
И снова вперед, по пути бегства фашистов к Днепру. После Полтавы произошел один смешной случай, который долго потом вспоминали. Находясь в моторизованной пехотной разведке и не встречая противника, мы со штабом уехали далеко вперед и остановились на ночлег в деревне Пересечная, радушно встреченные жителями, которые угостили нас полтавскими галушками, варениками и вишневкой. Проснулись рано утром, и старший лейтенант Нестор Семенович Маисая, не надевая гимнастерки, вышел во двор дома, который находился на окраине деревни. Затем перешел в сад и только собрался залезть на дерево за яблоками, как был схвачен сзади. На голову ему набросили мешок и стукнули по голове так, что он сразу потерял сознание. Очнулся развязанным и лежащим в кустах за деревней. Вокруг него сидели наши бойцы и весело улыбались, а переводчик, видя, что он очнулся, заговорил с ним на немецком языке. Каково же было их изумление, когда Маисая на чистом русском языке послал их к черту.
Тут сразу все выяснилось. Оказалось, что пешая общевойсковая разведка одного из наших полков, ведя разведку противника, только подошла к деревне и решила взять «языка». Хохоту было много, но ордена Славы разведчики, увы, не получили.
Через несколько дней мы вышли к Днепру в километрах тридцати ниже Кременчуга. В том месте, где должны были его форсировать, ширина реки достигала восьмисот метров. Вылавливаем в камышах не успевших убежать фрицев и узнаем, что противоположный берег сильно укреплен. Имеются минные поля, два ряда траншей, дзоты и проволочные заграждения. В этом месте Днепр, извиваясь кольцами гигантской змеи, несет свои воды со скоростью 1,5-2 м/сек с северо-запада на юго-восток, образуя отмели, озера, заливы и островки.
Чисто украинские названия островков, поросших лесом, Дурной Кут, Крячок и Рабута, перемешиваются с испанскими, вроде Барбара и т.п. Кое-где плотины, соединяющие правый берег противника с островами и входящие в состав разрушенных гидротехнических сооружений. Наш левый берег изобилует небольшими озерами, поросшими камышом и очеретом, топкими болотами и песчаными холмами с зарослями ивняка и сосняка. Правый берег гордо несет к небу свои высоты. Карта на этом участке пестрит отметками 162, 136, 127 и т.д., тогда как левый берег имеет отметки 66,2 и 73,1. Километрах в пяти от берега обустраивается штаб дивизии: роем землянки и занимаем разбитый домик на хуторе Плавни.
После Сталинграда генерал-полковник Г.В. Бакланов был переведен в другую дивизию, а нашу возглавил генерал-майор Н.Г. Травников. В новом Уставе действий инженерных войск во время войны, который был введен недавно, предписывалось: «Форсирование рек шириной более трехсот метров производится армейскими средствами – катерами, баржами и пароходами», которых у нас не было. Комдив вызвал дивизионного инженера Б.Б. Рымкевича на оперативку и приказал форсировать Днепр на «подручных средствах», т.е. плотах, плащ-палатках, бревнах и т.д. Возникла почти неразрешимая задача форсирования реки, и дивизионный инженер, руководствуясь новым Уставом, отказался от использования подручных средств. Вернулся он с оперативки сам не свой. «Все кончено», – сказал он мне. – Меня, наверное, отдадут под трибунал!» Я стал его успокаивать, так как у нас с ним давно установились дружеские отношения. Когда мы бывали вдвоем, то вопреки Уставу, обращались друг к другу по имени и отчеству.
Буквально на следующий день, когда я был в штабе дивизии, узнал от машинистки, что его отправляют в штаб армии, откуда пришел приказ о демобилизации всех горных инженеров на восстановление Донбасса. Тепло с ним попрощались.
Г. Носов, гвардии старшина
299-й Харьковской стрелковой дивизии