В минувшую среду, 24 февраля, исполнилось 100 лет со дня рождения Героя Советского Союза, Почётного гражданина Люберецкого района полковника авиации в отставке Леонида Николаевича Агеева. В память о фронтовике, ушедшем из жизни 15 ноября 2005 года, на Московской улице, на доме № 12, десять лет назад в преддверии Дня Победы была торжественно открыта мемориальная доска. Незадолго до ухода из жизни Леонида Агеева журналист «ЛГ» побывал у него в гостях. Сегодня мы публикуем отрывки из того интервью.
Опубликовано - 28.02.21 в 16:38 время чтения ~ 5 минут
- После окончания Краснодарского военно-авиационного училища я попал в 7-й авиационный полк дальних бомбардировщиков, который стоял под Ленинградом, в Сальцах. 22 июня 1941 года в 4 часа утра нас, воинскую молодёжь, подняли по тревоге и приказали привести в полную боеготовность самолёты, – вспоминал Леонид Николаевич. – Выполнив команду, мы ждали дальнейших распоряжений, гадали, на какой полигон придётся лететь... Но никаких приказов не поступало. Лишь наш политрук ходил по кромке лётного поля необычно серьёзный и сосредоточенный, на все вопросы отвечал кратко: «Подождите, ребята».
В полдень нас позвали к старенькому чёрному репродуктору. По радио прозвучало выступление народного комиссара иностранных дел СССР Вячеслава Молотова. И его слова резанули по сердцу – началась война!
Меня часто спрашивают: на каких фронтах я воевал? На всех. Поскольку Дальняя авиация не была подчинена ни одному фронту и работала по заданиям Ставки.
Все вылеты делались в основном в позднее время суток, по ночам, ведь дальний бомбардировщик – самолёт крупный, днём он будет виден на любой высоте даже невооружённым взглядом. Взлетали, как правило, с таким расчётом, чтобы линию фронта пересечь с наступлением темноты, отбомбиться в ночи, а уже с рассветом возвращались обратно.
Средняя продолжительность полёта составляла 6-8 часов. Из них от трети до половины времени – над территорией, занятой врагом. Уж на что, казалось бы, смелый народ лётчики, но и у нас порой колени дрожали, когда подумаешь, сколько зенитных стволов сейчас глядят на тебя снизу.
Ленинградские вылеты мне запомнились на всю жизнь. Город с осени 1941 года был в блокаде, но пока Ладога не замёрзла, никакой «Дороги жизни» не было. И лётчики стали получать задания не только бомбить фашистов, но и кормить город – доставлять провизию осаждённым. Есть у меня наглядный пример, показывающий, какое было колоссальное единство между народом и армией. Когда мы летели с продовольствием в Ленинград, в районе восточного берега Ладожского озера наш самолёт попал под обстрел германских союзников – финнов. Нам подбили мотор. Самолёты Дальней авиации – четырёхмоторные, поэтому сразу мы не упали, дотянули до Ленинграда, однако чтобы вернуться на свой аэродром, нужно было как-то подремонтироваться.
Борттехник, его помощник и ещё несколько человек остались у повреждённого самолёта, чинили двигатель, а мы (командир экипажа Н. Бобин, штурман Л. Агеев и правый лётчик Л. Васильев) пошли в город – попроситься к кому-нибудь на постой. Нужно было хоть пару часов вздремнуть, ведь усталый лётчик может безо всякого врага самолёт «завалить».
Уже вечерело, город был в затемнении, осмотреть окрестности непросто. У Чёрной речки, ища ближайший уцелевший после бомбежек и обстрелов дом, мы наткнулись на обелиск с указанием, что на обозначенном месте состоялась дуэль Пушкина и Дантеса. Конечно, каждый знает, что поэт умер от раны, полученной на дуэли, но нам посчастливилось побывать и на том самом месте, где решилась судьба русского гения, где прозвучал роковой выстрел, именно здесь Россия потеряла своего лучшего поэта… Мы остановились, и командир поклонился обелиску.
Идём дальше. Наконец, сквозь мрак перед нами показался силуэт дома. Заходим в подъезд, стучимся в первую попавшуюся дверь. Ломкий, простуженный женский голос из темноты: «Заходите, открыто. Ох, батюшки, соколики милые, вы как раз к ужину подоспели», – обрадовалась старушка. Из глубины комнаты доносился стук топора. Когда мы пригляделись, увидели старика. Седой, как лунь, дедушка плотницким топориком ловко разделывал старинный деревянный стул. Обогреться-то надо, а других дров не было. Обломки мебели тут же жадно «проглатывала» самодельная буржуйка, на которой стоял почерневший от копоти чайник с водой.
- Садитесь, соколики, чем богаты, тем и рады, – промолвила гостеприимная хозяйка. А чем были богаты они, ленинградцы первой блокадной осени? На столе на тарелочке лежал маленький кусочек хлеба. Даже не хлеба, а серого сухаря величиной в половину спичечного коробка. Старушка разделила его на три части: половинку и две четвертинки. Сложив их вместе, вновь махнула по хлебу источенным ножом. И кусочки превратились в крошки…
Страшно вспоминать! Но зная, куда летим, мы прихватили с собой свой лётный паёк: немного хлеба, завёрнутые в пергаментную бумагу пару котлет из лётной столовой, банку консервов. Достав свой обед, передали его хозяйке. Но она наотрез отказывалась: «Что вы, соколики, вам ещё воевать – силы нужны, а мы, пенсионеры, уж как-нибудь обойдёмся. Вот когда супостатов прогоните с нашей земли, тогда и поедим-попируем». Командиру стоило больших трудов заставить их отведать наши угощения. Позже я понял: сухарик в сутки на двоих – это верная смерть для пожилого человека, и наш внезапный визит в тот вечер попросту спас радушную хозяюшку и её молчаливого супруга, продлил их дни, и, может быть, дал возможность не умереть до эвакуации…
Самолёты, на которых мы летали, – туполевские ТБ-3. На таком я совершил 185 боевых вылетов. Машина уникальная. Размах крыльев почти 40 метров, длина фюзеляжа – около 20, экипаж состоял из восьми человек. Такой самолёт может выдержать до шестисот пробоин, увы, как-то раз мне это пришлось проверить на практике. Чудом я остался жив, а машину после этого ещё и починили… Лишь весной 1943 года мой самолёт потерпел аварию при посадке и восстановлению уже не подлежал. А наш экипаж снова выжил! Вот такая надёжная машина.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 25 марта 1943 года «За образцовое выполнение боевых заданий Командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом отвагу и геройство» мне и другим лётчикам моего полка присвоили звание Героя Советского Союза, вручили орден Ленина и медаль «Золотая Звезда».
За несколько дней до вручения высокой награды в Кремлёвском дворце съездов вместе с однополчанами я обедал в лётной столовой на аэродроме в Мичуринске. А улыбчивая официантка случайно пролила на ступеньки кисель, я не заметил, поскользнулся, упал и сломал ногу. В Кремль приехал хромая. Награду мне вручал «всесоюзный староста» М.И. Калинин. И пока я поднимался на сцену, услышал, как кто-то из присутствующих в зале шепнул: «Такой молодой, а уже раненый».
В мае 1945 года наш полк стоял в Луцке, в Западной Украине. Ночью 9 мая я проснулся от звуков стрельбы. Сначала подумал, что бандеровцы в очередной раз напали – много тогда ещё оставалось по местным лесам разномастных немецких прихвостней, бывало, что они устраивали налёты на воинские части. А тут врывается в казарму товарищ:
– Лёнька, вставай!
– Что случилось?
– А чёрт его знает. Вставай быстрее!
Одеваюсь на ходу, вылетаю на улицу с пистолетом в руке. А там… из автоматов палят, из ракетниц стреляют. Танкисты какие-то прямо возле своей машины в пляс пошли.
– Братцы, война закончилась!
Мы, конечно, не знали границ своей радости.
Для восстановления навыков штаб Авиации дальнего действия командировал Леонида Агеева в лётный центр по усовершенствованию штурманского состава, здесь он остался в качестве инструктора: сначала по навигации, затем по бомбометанию, а позже – по радиолокации. Инструктором в лётном центре Л.Н. Агеев пробыл до ноября 1950 года.
Наступил 1951-й. Леонид Николаевич одним из первых участвовал в освоении экипажами Ту-4 бассейна Арктики. После полярной экспедиции его перевели на должность старшего штурмана-инспектора Дальней авиации. И проработал он здесь почти 10 лет. Будучи в лётном центре и на должности штурмана-инспектора, занимался переучиванием лётного состава на новые виды боевой техники и новые виды боевого применения. С 1969 по 1986 годы был начальником штурманской службы ЛИС конструкторского бюро имени Н.И. Камова.
Его супруга – участница Великой Отечественной войны старший лейтенант медицинской службы Мария Карповна Ёлкина вследствие инсульта больше 10 лет была прикована к постели, она почти не двигалась и не разговаривала. И все эти годы Леонид Николаевич мужественно за ней ухаживал, ласково называя её Мусей. Свою супругу он пережил всего на год. Сердце Героя остановилось через несколько минут после окончания встречи со школьниками в гимназии № 20. Подъехавшая в считанные минуты бригада скорой помощи не успела его спасти. Агееву было 84 года. Похоронен Леонид Николаевич на старом люберецком кладбище рядом с любимой супругой.
Богдан КОЛЕСНИКОВ
Фото из архива